Интервью проведено в 19 августа 2016 года

P.A.R.T.S.  (Performing Arts Research and Training Studios) — это одна из самых известных и престижных танцевальных школ Европы, где можно получить профессиональное образование в области современного танца. Школа была основана Анной Терезой де Кеерсмакер и Бернардом Фоккруле в 1994 г.

Вика, расскажи, пожалуйста, почему ты решила уехать учиться заграницу? Как проходил процесс поступления и сам переезда в Брюссель?

В.: Я уехала по глупой случайности. Оля Тимошенко (прим. танцовщица «Балет Москва») сказала мне: «Вика, смотри — кастинг. Иди сходи, ты ведь молодая!» Ну, я пошла. Сходила и меня пригласили в Брюссель. Поехала в Брюссель, зашла в калитку и поняла, что все — это мое! Я буду здесь учиться! Но не напрягалась, думала, ничего страшного, если не пройду, я ведь работаю в театре — все прекрасно! И …поступила. Мы копили с папой деньги на машину и он сказал: «Езжай учиться».

И сколько там стоило обучение?

В.: За три года — 12000 евро: каждый год по 3500 и первый год, когда ты только поступаешь — 4000 евро. Может быть, сейчас уже что-то поменялось. В год еще надо + 10000 евро на питание и проживание.

Была ли возможность там подрабатывать?

В: Иногда была, но очень редко. Мы были в школе с утра до ночи.

Расскажи, пожалуйста, как проходил отбор в Москве?

В.: Кастинг состоял из балетного класса с Софьей Гайдуковой, современного класса с Сашей Андрияшкиным и еще была импровизация. Сальва Санчес — наш куратор в дальнейшем в P.A.R.T.S., приехал в Москву и всех отсматривал.

Сколько человек в результате пригласили в Брюссель?

В.: Пригласили четверых, но поехало нас трое. В результате поступило двое: я и Никита Чумаков.

Как проходил процесс поступление уже в Брюсселе?

В.: Там было пять дней и два тура. Всего приехало 200 человек. Первый тур, который шел три дня состоял из классов по театру, беседы, теста по английскому — нужно было написать эссе. Еще был балет, современный танец, импровизация и видеоинтервью. После первого тура 100 человек убрали.

Во втором туре нам надо было сделать соло. Мы вытаскивали бумажки со словами, из которых мы должны были создать свое соло. Я выбрала «круг», «три», «розовый». Ну, как-то это сплела и сделала соло. Еще у нас был репертуар «Dramming». Это спектакль Анны Терезы де Кеерсмайкер.

Да, кстати, в первом туре тоже было соло.

А как проходило видеоинтервью?

В.: У нас была минута и просто надо было говорить, что ты хочешь. Все говорили о том, как они мечтают о P.A.R.T.S. всю жизнь, как любят эту школу, а я сказала, что у меня есть старая машина, и я ее люблю и скучаю. И поступила (смеется).

А сколько вас  всего поступило человек?

В.: На первом курсе нас было 53, а в конце выпустили только 35.

Расскажи, пожалуйста, как строился учебный день в P.A.R.T.S.

В.: В P.A.R.T.S мы учились пять дней в неделю, в субботу иногда у нас была еще какая-нибудь лекция: философия или что-нибудь в этом роде. Утро начиналось в 8.30 с одного часа йоги, потом 15 минут перерыв, потом современный и балет, либо наоборот. Потом макробиотический обед, еда, которая сочетает инь и янь. С 14.15 до 17.30 теория либо воркшоп, иногда чуть дольше. В среду у нас был ритм, музыка, пение и современный твнец.

А как проходили уроки по ритму?

В.: У нас был прекрасный преподаватель — француз Мишель де Брюль, и мы учили все ритмические структуры, выхлопывали и танцевали. В первый год обучения у нас был Стравинский, а потом делали ритмы разных народов мира. В третьем году у нас, кстати, не было ритмов.

В европейских школах часто обучение современному танцу начинают с соматики. Как было у вас?

В.: Да, дисциплинам такого плана уделялось внимание. В  P.A.R.T.S, вобще, было очень много претензий к построению классов и системе обучения. У нас преподаватель мог учить всего лишь от двух до четырех недель, за некоторым исключением. Пять недель у нас были классы по репертуару Триши Браун и  технике Дэвида Замбрано. Но не больше! У нас, конечно, преподавали метры.

Могла бы перечислить их имена?

В.: Ланс Грис. Он танцевал у Триши Браун практически с самого начала  и сейчас он уже преподает во многих местах. У него есть своя техника, основанная на прикосновениях и импровизации. У него очень смешная методика. Нам он преподавал и репертуар Триши Браун, и, в принципе, все, что сам наработал за свою карьеру танцевания. Класс он всегда строил по-разному. Иногда он приходил и говорил: «Сегодня мы танцуем!», тогда он набрасывал инструкции, что делать и мы их выполняли. А иногда он приходил, раскладывал красиво пледики на пол, разбивал нас по парам, мы ложились и делали какие-то упражнения. Еще в том же блоке, где мы проходили Т. Браун, была Даян, директор Trisha Braun Dance Company.

Если говорить про построение системы обучения, нельзя не упомянуть про одну проблему, которая у нас возникла. Вот мы поработали месяц с Ланс Грисом, мягко поставили все части тела и позвонки на место, и никаких проблем не было.  И потом к нам пришла Лаура Арис и  «расфигачила» наши тела. Это танцовщица Вима Вандекейбуса. Вся работа с полом а-ля Ultima Vez, которую она нам давала: безудержные прыжки, отжимания, перекаты, роллы и все в этом стиле…  Конечно, у всех здоровье немножко покатилось. С этой точки зрения  P.A.R.T.S иногда не продумывает, что после таких прекрасных классов с Ланс Грисом, когда ты чувствуешь все свое тело и можешь летать, нельзя ставить Лауру Арис, которая будет тебе просто разбивать все на свете. У меня вылезла старая болячка, курс «сел», желание работать у всех отпало.

Расскажи пожалуйста по балету у вас тоже менялись педагоги? У нас предмет называется, конечно, классический танец.

В.: Да, конечно. Балет с первого до последнего дня, каждый день. Класс по 1,5 часа. Балета не было только в некоторые периоды, когда был репертуар Триши Браун и когда был Flying low и Passing through Дэвида Замбрано.

 А Дэвид Замбрано сам приезжал?

В.: Да! Он ужасно смешной персонаж!

Возвращаясь к предыдущему вопросу, из педагогов по балету у нас еще была Либи Фар — американская преподавательница, которая сейчас базируется в Берлине, но очень часто приезжает в P.A.R.T.S. У нее была жесткая травма колена, поэтому она пересмотрела всю свои взгляды на технику. Всё мягко и все внутри. Еще она занимается техникой джайрокинезис, техника румынского танцовщика, все упражнения сидя на стуле проходят. Ее она нам тоже давала иногда. После этого класса встаешь и чувствуешь, как у тебя все заземлилось и все прекрасно. Еще у нас была одна норвежская преподавательница в самом начале обучения, но она мне совсем не нравилась. Также была Джанетта Панетта — это для меня императрица балета всего мира! Она является главным балетным педагогом Нью Йорка. Еще много педагогов было из Компании Форсайта, например, Франческа Каротти. Нельзя не сказать про Марту Колорадо, она танцовщица ROSAS. У нее были самые лучшие классы по балету, потому что они были очень танцевальными.

По йоге у вас тоже были разные педагоги?

В.: Да, конечно. Еще был пилатес и техника Фельденкрайза.

P.A.R.T.S. — это школа импровизации! Что я хорошо научилась там делать, так это ее.

 Анна Тереза давала вам уроки ? И как часто?

Анна Тереза — это личность и сумасшедшая женщина! Она регулярно у нас не преподавала. На самом деле, она очень долго привыкала к нашему поколению, потом, конечно, прониклась — влюбилась, все стали ее любимчиками. С ней у нас были воркшопы, например, по спектаклю  «Drumming». Еще были воркшопы пару раз по великолепнейшей постановке «Vortex».

Анна Тереза очень много работает с музыкой. У нас была толстая тетрадь с нотами, и мы сочиняли свой материал на тех паттернах, которые она использовала при постановке этого спектакля. Заключительный год обучения мы учили третью часть спектакля все вместе. Там нам преподавала Мари Годо — моя муза! Анна Тереза была в восторге от того, как мы выучили этот материал. При всем при этом, она не была вовлечена в процесс нашего обучения, в отличии от вовлеченности в работу других поколений P.A.R.T.S., например, первого, второго, третьего. Мы были уже одиннадцатым поколением.

Еще был кастинг в Rosas в финале нашего обучения, естественно, все ребята пошли. Этот кастинг был сразу, как раз после этого воркшопа, где она нас хвалила. Мари Годо меня любила и вложила очень многое, чтобы я научилась понимать все, что только возможно. Она поддерживала меня, так как я очень часто порывалась уехать из Бельгии, раз тридцать.

Набор в Rosas был молодых исполнителей на постановку «Rain» — это следующая постановка после «Drumming». В результате, Анна Тереза набрала людей, которые выглядят точно так же, как и оригинальный состав. После кастинга мы говорили с ней, она признавалась нам, естественно, в очень сильной любви. Но у нее есть своя задача, ей нужны лица: была японская девочка здесь в партии, значит будет японская, здесь высокая блондинка стояла — значит она ищет высокую блондинку и т. д. Вобщем, кастинг, как в кино. Тем не менее, для меня это был очень классный кастинг. Обычно, я не очень уверенный в себе человек, а тут я была на высоте. Все наши педагоги, которые и проводили кастинг, сказали мне, что я должна собой гордиться, и, несмотря но то, что это одна из немногих компаний со стабильным финансированием, не надо расстраиваться.

А кто спонсирует эту компанию?

В.: Государство. Сейчас  Анне Терезе дали на пять лет аккредитацию, а компании Вима Вандекейбуса, например, наоборот — отрезали.

Расскажи пожалуйста как Анна Тереза создавала изначально P.A.R.T.S., где она искала финансирование?

В.: Она изначально из очень-очень богатой семьи. Она баронесса. Встретившись с  директором нашей школы, они вместе организовали школу, выкупили здание. Анна Тереза начала очень рано ставить свои спектакли, одни из первых ее спектаклей — «Fasa» и «Bartek». Она начала работать с композитором и кинорежиссером Тьерри Де Ме, он был уже на хорошем счету, и как-то так у нее все закрутилось.

Однажды, было мероприятие — Slow walk, которое попросили сделать  Анну Терезу. Мы все в нем участвовали, афиши весели по всему городу. Мероприятие проходило на Grand Platz, из пяти  разных точек Брюсселя мы подходили очень медленно на эту площадь, затем в течении часа Анна Тереза вела для «обычных» людей воркшоп по танцу на тему «My walking is my dancing» . Нас всех распределили и так получилось, что я шла рядом с Анной Терезой. Мы идем и она мне говорит: «Виктория, мне очень холодно, но я иду», а я спрашиваю: «Анна Тереза, вы будете все четыре часа идти?». Она мне ответила: «Да, Виктория, если я что-то делаю, я делаю это до конца!».

Сейчас в Гранд Опера в Париже восстановили спектакль «Rain», который три года будет гастролировать по всему миру, потом они восстановили «Bartok» — мой самый любимый спектакль! Ради того, чтобы его станцевать, я готова «разбиться». Для меня вся Анна Тереза именно в этом спектакле.

Скажи пожалуйста, были ли у вас кастинги для того, чтобы участвовать в постановках приглашенных хореографов в процессе обучения?

В.: Нет, кастингов никогда не было. Приглашенные хореографы нам ставили выпускные спектакли. Выбор мы делали сами. За год до выпуска нам на емейл прислали пять хореографов и описаний их работ, из которых мы могли выбрать. Была Вера Монтера — португальский хореограф, с которой я работала; также Эстер Соломон — венгерская концептуальная женщина, которая в Европе сейчас набирает обороты; был Дениэл Лининхам — американец, который закончил Recearch Cycle в P.A.R.T.S.; Марк Ван Рюнст — невероятный бельгийский хореограф, и Фабрис Мазлиа — он всю жизнь танцевал у Форсайта.

 Расскажи про постановку, в которой ты участвовала.

В.: Я очень люблю про это говорить! В нашем спектакле всего было шесть человек, пять из них ездили на специальную программу в Индию на два месяца. Собрались характеры. Вера Монтеро очень любит работать с импровизацией, и мы начали с этого нашу работу. Весь постановочный период был шесть недель, из них четыре — мы посвятили импровизации. Потом мы поставили доску и сами выбрали, что мы оставляем из «наимпровизированного» материала методом голосования. Все элементы мы развесили в той последовательности, в которой нам необходимо. Из это складывался наш спектакль.

Как он назывался?

В.: «Step in to the world and out». Получилось так, что я всю жизнь мечтала раздеться на сцене. Естественно, была мысль, что если поеду в Европу, то разденусь. И вот в один прекрасный день, у меня было ужасное настроение, хотелось все послать. Нам дали задание разделиться по парам и импровизировать для партнера, а партнер должен был записать на бумаге те эмоции, которые он понял. Я просто стояла перед девочкой, которая ничего не понимает по-русски, и начала говорить про жизнь и что мы все умрем.

 По-русски?

В.: Да-да. Они все очень любят, когда говорят по-русски.  Вобщем, я говорила, что я так устала, зачем нам все это? Мы будем лежать в гробах. И я просто разделась и лежала. Почему-то это действо стало большим событием для всех и в результате стало ключевым объектом в спектакле. Я сказала себе, что можно идти дальше!

В P.A.R.T.S. ставили ли вы сами свои работы?

В.: Ставили, конечно! После того, как в 17.30 все учителя уходят, у нас есть время до 22.00. У нас была студия №2, которая оборудована полностью для показов. В первом и втором годах обучения координаторы отбирали, что можно показывать. Это было платное мероприятие, организовывала его сама школа.

В первом году у нас было задание на весь год — сделать соло. У нас были координаторские сессии раз в месяц, когда мы должны были приходить и делиться идеями и наработками.

А кто координировал вашу работу?

В.: Кристин Дешмет — наша мама, координатор всего. Еще было несколько координаторов, которые участвовали в нашем учебном процессе: они приходили  к нам смотреть классы, у нас были с ними разговоры и т.п. Нас разделили на группы по 5 — 7 человек и распределили ко всем координаторам, плюс пригласили еще дополнительных координаторов со стороны. К сожалению, я попала в группу, где связи с координаторами у меня не получилось. Первый год для меня был катастрофическим: круглый год была депрессия, плюс совсем не было амбиций что-то ставить. Мне было очень тяжело, и я до последнего мучилась с этим соло, не знала, что делать. В результате, я сделала соло, за которое получила огромное количество плохих комментариев. Это был такой урок. Даже концепция этого соло была высосана из пальца. Конечно, если бы я сейчас вернулась назад, то все бы было по-другому: я бы использовала эту возможность, как должна была ее использовать. Ну, естественно, тогда я этого не понимала.

А какое название было у соло?

В.: Сейчас попробую вспомнить, как оно называлось… По-моему, оно называлось: «No (unit)».

Какое задание было во второй год обучения?

Второгой год мы делали дуэт и была коллоборация с инструментальными коллективами. Тема была: «Современная музыка». Мы должны были сами выбрать себе партнера и музыку. Я работала с японской танцовщицей, которая сейчас работает в Rosas, прекрасная девушка Юика, очень исполнительная. Мы выбрали с ней музыку под названием «Шизофриния», композитора я не помню. Мы работали с двумя музыкантами. Работа получилась такая, что сама бы я так не поставила, но мы были вместе, у нас были задачи и куратор, который тоже нас трепал еще как. Мы сделали эту работу и показывали ее в школе, а затем наши музыканты пригласили нас выступать на открытие выставки в галерею в Брюсселе. В общем, мы выступили на прекрасном фестивале и даже получили маленькую денюжку. Во второй половине года — у нас ничего не было. В следующем году нам выделили 75 академических часов, и мы могли вместо классов, которые мы не хотим брать, работать над своим проектом. В этом году я и шесть моих друзей решили работать вместе, у нас была коллоборация. Мы сделали в конце года спектакль, но это получилась выставка скорее. У нас в школе пять студий и мы заняли все. Каждая студия была приурочена к какому-то одному концепту. Все темы были очень разными, к ним мы приходили в процессе всего года. Было непросто, потому что семь разных взглядов на одну вещь. Было очень много проблем, но в конце мы пришли к тому, что все заинтересованы продолжить этот проект.

Еще во втором году обучения я сделала дополнительное соло. В принципе, я очень не люблю делать хореографию и я не хореограф, это для меня дверь, которую я никогда еще не открывала, но тогда мне было, что сказать. Я люблю работать с минимализмом. Вдохновилась я на эту постановку новым хореографом Элеанор Бауэр, которая тоже училась в P.A.R.T.S.  В Kaaitheater есть студия типо актового зала, Blake box, в которой она по вторникам устраивала посиделки на диване. Они назывались «Buerhour»,  что в переводе — «Час с Бауэр». Она приглашала различных людей и каждый раз был интерактив. Я так сильно вдохновилась, что решила сделать свой! Назвала его «Bry- half-a-hour» — «пол часа с Бри». Разложила его по полочкам: здесь я говорю про себя, про то, что я люблю делать, здесь я говорю про свою семью и т.д. У меня было всего две репетиции, но несмотря на это, многие сказали «да, Вик, это здорово!».

В третьем году у нас были «P.A.R.T.S. at work», то есть работы, которые студенты сами хотят показывать и для этого сами устраивают эти вечера. Так получилось, что я и еще одна девочка взяли весь процесс организации этих мероприятий на себя и полностью их курировали. Каждые два месяца у нас были эти события, зритель приходил бесплатно. Все студенты вкладывали что-то свое. Школа была очень довольна, что мы уже самостоятельные. Нам было очень приятно, конечно.

В конце третьего года у нас был фестиваль, который мы назвали «GXI FESTIVAL». Он проходил четыре дня и мы тоже все организовывали сами. На нем мы показывали все работы за три года, которые студенты хотели показать. Это был невероятный успех! Настолько все научились не только танцевать, но и самостоятельно работать с организацией: начиная от программок и заканчивая выставлением света. В последний год я очень увлеклась этой организационной работой, мне просто нравилось быть полезной, чтобы каждый мог показать свою работу. По-сути, это менеджмент.

Какие устные предметы преподовались в P.A.R.T.S.? Как сложно было тебе их изучать на английском языке?

В.: Я очень плохо знала язык, когда приехала. По началу было очень сложно. Из устных предметов у нас были: история хореографии, музыкальный анализ, социология, феминизм, философия, анализ спектакля, Библия (католическая), анатомия. Я очень рада, что была замечательная неделя с феминизмом. У нас никогда не было дискуссий после устных предметов, после этого — перессорились все! У нас была такая драма в школе! Две недели, когда сначала была одна группа, потом другая, прошли в ужасном стрессе! На этом предмете речь шла не только про женщин, мы общались про всё! Вела предмет сумасшедшая женщина-полячка, которая разговаривает на девяти языках мира. После этого урока я поняла, ЧТО такое Европа! Когда мы в первый день пришли, она каждого спросила: «Вам интересен феминизм?». Я ответила, что «Нет, у меня свои предпочтения». В конце недели она задала тот же вопрос, я ответила: «Ани, я просто кланяюсь в твои ноги, потому что это была самая лучшая неделя в моей жизни! Я поняла, что нет никаких норм, и что такое «норма»? Нет такого слова. У нас были неимоверные споры: мы с моим другом Сидом кричали на всю улицу, у нас просто были слезы, кровь и пот.

Вы изучали историю современного танца только Европы?

В.: В основном, была Европа, но еще и Америку. Единственное что коснулось России — нам рассказывали про Мейерхольда.

Вика, можешь ли ты расшифровать свою фразу «Я поняла, что такое «Европа»!». «Европа» — это что для тебя?

В.: Я могу охарактеризовать с поправкой, только артистическую среду, так как прибывала именно в ней. «Европа» — это свобода. Но, конечно,  есть нюансы. В России, если ты действительно улыбаешься, то ты улыбаешься, это действительно твоя улыбка, а там нет. В общем, если ехать учиться в Европу, то ты должен быть для Европы, это не для каждого. Есть русские люди, которым это идеально подходит. Я же постоянно там болела, у меня был постоянный стресс, мне не подходила вода и постоянно чесалась голова, постоянно были какие-то болячки и я очень поправилась, до сих пор сбрасываю. Я решила, что мне дома хорошо. Я купила себе билет в Индию на шесть месяцев и даже кое-что себе организовала, но, когда приехала домой, решила туда не ехать. Решила пока закрепить весь материал, который получила в P.A.R.T.S. здесь, дам себе год в России. Я мамина дочка, конечно, и я чувствую, что пока должна быть здесь с семьей.

 Расскажи пожалуйста поподробнее про вашу коллаборацию в Индии.

В.: Нам на втором курсе обучения анонсировали, что на следующий год будет проект: 12 человек едет в Сенегал, есть еще проект в Брюсселе с Мартином Спанбергом. Потом они еще сказали, что возможно будет проект в Индии. Я изначально очень не хотела ехать в Сенегал. Проект в Индии подтвердили, и я поехала туда. Было 12 танцовщиков из P.A.R.T.S. и 12 человек со всей Индии, это были актеры, танцовщики, классические танцовщики индийских танцев.  Вообще, существует восемь классических форм индийских танцев, у нас была одна танцовщица «Одисси», а второй танцовщик «Баротанатьям».

Занятость у нас там была с утра до ночи, мы занимались йогой и индийскими танцами, изучали постколониальную философию. Мы делились тем, что сами знаем — давали классы и историю современного танца XX век: начиная с Мери Вигман и заканчивая современниками, той же Элеонор Бауэр. Было очень интересно, но была одна проблема . Мы называли эту программу «exchange», и в середине этой программы мы задались вопросом: «Что такое «exchange»?». В-принципе, студенты P.A.R.T.S. — это люди из двенадцати разных стран,  которые приехали в Индию к людям из различных штатов. Получилась большая разнонациональная масса, не всегда разговаривающая на одном языке, общались иногда мы просто на знаках. В Индии, естественно, было очень много разговоров о том, как устроена театральная жизнь. Стоит отметь, что вопросы, которые люди затрагивают как в Индии, как в Коста-Рике, как и в России — одни и те же, только разный контекст. Мы для себя определили в конечном итоге, что такое все-таки «exchange»? Это когда мы сидим вечером, общаемся, и я рассказываю как у меня во Фрязино, а кто-то рассказывает как у него в Раджастане.

Как строился ваш распорядок дня и был ли финальный показ?

В.: В 7 утра у нас была йога, в 8.15 у нас был один из самых древний видов боевого искусства — «Калари Патьм». У нас был Гуру и его подмастерья, мы изучали формы, целовали статуи и прикасались к земле, было сложно, но я себя переборола. По началу, я говорила «пустите меня, я хочу в огороде работать». Возвращаясь к распорядку дня, после были различные уроки, активности, походы на спектакли.

Какие проблемы обучения P.A.R.T.S. ты бы могла отметить?

В.: Самая основная проблема, что у нас было всё! Тебе дадут что угодно, только делай! Я теперь понимаю — на сколько мы были привилегированны, такой привилегии нет нигде! Хочешь использовать деньги из бюджета школы на костюмы — пожалуйста, идешь к директору школы и хотя бы 100 евро, но он тебе выделит. Хочешь с утра до вечера проводить research в студии — пожалуйста, делай! Все выпускаются и дальше совсем не понимают, что хотят делать, потому что уже просто потанцевать и потрясти телом — это уже не то. Это самое страшное!

Какая постановка за время обучения в P.A.R.T.S. тебе больше всего запомнилась? Что тебя вдохновило на дальнейшую работу?

В.: Ну, наверное, переломным стал спектакль Элеонор Бауэр «Meyoucycle», который я готова пересматривать 100 000 раз. Этот спектакль — это не танец, он сделан как мюзикл, в котором она показала всю себя. Многим, кстати, он не понравился. Американка, которая общается со всеми а-ля «best friends», сделала этот спектакль…я просто готова целовать ей ноги!

Еще  могу сказать, что было несколько встреч — люди, которые вдохновили меня на то, чтобы работать дальше. Сальве Санчес — это человек, который приезжал в Москву нас отбирать, это европейская копия Александра Андрияшкина. Они даже двигаются и говорят одинаково. Саша Андрияшкин просто очень любимый и очень повлиявший на меня человек. Его слово для меня очень важно. Вот Сальву Санчеса я ненавидела поначалу, у меня много было с ним проблем, он мне постоянно говорил: «Вика, у меня ощущение, что либо ты глупая, либо тебе не интересно», хотя я ни разу не пропустила его классы и всегда ходила туда с открытым ртом. В общем, всегда было какое-то недопонимание. Когда же мы  начали работать с Верой Мантеро и он с нами репетировал — у нас с ним случилась такая любовь! На последней встрече, когда мы уже все разъезжались, я сказала: «Сальва, я вас наконец-то поняла!»

Еще один человек — это Кристин де Шмидт, наш координатор. Она начала танцевать, когда Ксавье Леруа, Жером Бель,  Анна Тереза и Вера Монтера были на самом подъеме, когда концептуальный танец начал только расти. У нее специфичный взгляд на современный танец, она не любит много движений. Она вместе с нами ездила в Индию и я ей тогда прониклась. Разговаривая с ней понимаешь, на сколько она структурированный человек и как глубоко она капает, чтобы найти суть. Она меня просто вдохновила!

Какую систему образования по современному танцу в России ты бы хотела видеть?

В.: Я бы хотела видеть такую же систему, как и в P.A.R.T.S., чтобы был не только балет и станок, техника, чтобы давали возможность размышления?

Что лишнего было в P.A.R.T.S., что бы ты не хотела видеть?

В.: Мне кажется, там не было ничего лишнего.

Как ты видишь будущее P.A.R.T.S.?

В.: Будущего на самом деле нет, потому что следующее поколение Анна Тереза набрала, чтобы сделать себе компанию. У них в обучении будет в большей мере и Триша Браун, и репертуар Rosas. Наше поколение, на самом деле, было переходящее, пробное. Мы просто сделали революцию своего рода, все педагоги говорят, что такого поколения, как ваше — не было. Мы просто в результате делали все так, как нам надо.

 А почему Анна Тереза не сделала из вашего поколения компанию?

В.: Она была не довольна нашей техникой. Я ей сказала: «Анна Тереза, как Вы можете быть довольной нашей техникой, если, во-первых, перед аудишеном у нас не было никаких танцевальных уроков? Во-вторых, Вы говорите про технику, у нас она есть, просто, если бы каждый день танцевали, а не делали просто все на релизе». У самой Анне Терезы техника на силе, совсем не на релизе. Получается не состыковка. Она ответила: «Ну, да, ну, да» и отвела глаза. Конечно, если бы у нас всегда были классы, как у нас был период в начале года, когда мы все потели, то мы бы были и в другой форме к самому аудишену. А с другой стороны, сидишь и понимаешь: «а что только танцевать?». Теория тоже нужна. Единственное, что плохо в P.A.R.T.S. — это то, что вот это не совсем сбалансировано.

 Как ты видишь современный танец сегодня?

В.: Это очень трудный вопрос, я не знаю. Может быть, через пять лет я смогу внятно ответить. В любом случае, это не танец-танец, это что-то помимо танца, может быть, объединение и театра, и музыки и много всего еще.

Пина Бауш говорила: «Мне не интересно как люди двигаются, мне интересно, что ими движет». Вика, что для тебя самое важное в танце?

В.: Наверное, это диалог с самим собой, если на тебя никто не смотрит, а если на тебя еще кто-то смотрит, то диалог с собой и с людьми.

Как бы ты одним словом или фразой охарактеризовала бы P.A.R.T.S.?

В.: Думай, думай, думай,  а иногда пошаркай ножкой.

Блиц вопросы от Лики Шевченко:

Как ты видишь своё развитие и на какой почве?

В.: На самом деле, очень тяжело, я боюсь загнуться здесь, так как здесь нет того, что было. Я не знаю на какой почве. Может быть, на почве общения людей, которые понимают. Я не знаю, это очень трудный вопрос, Лика.

Изменило ли твое нутро европейское образование?

В.: Да, очень сильно.

А как?

В.: Ценности другие стали, отношение ко всему другое. Мне теперь не страшно надеть ботинки летом, например.

Какой самый смелый шаг у тебя был во время учёбы?

В.: Наверное, соло, которое я сделала во время учебы.

Нужна ли, нам система преподавания в России, как в P.A.R.T.S.?

В.: Я не уверена.

А что можно было от туда взять, а что не брать?

В.: Русский менталитет особенный. Для него не все подойдет. Тоже трудный очень вопрос, пока еще не могу, наверное, ответить.

Какие предметы в P.A.R.T.S. были настоящим открытием для тебя?

В.: BMC — Body-Mind Centering, работа с телом и осознание и феменизм, его я теперь люблю. Еще балет.

Какой человек из группы был созвучен во время учёбы, его место рождения и почему он был одним звуком с тобой?

В.: Такой человек есть, он из Лондона, это один из моих друзей. Он приехал в Бельгию и понял, что он гей. Я прошла с ним все от начала и до конца. Он просто как я, только мужчина. Еще он приезжал ко мне в гости в Россию, что для меня было очень важно. Он мне сказал, что ему не интересна Москва, ему интересно место, где я живу.

Какое количество педагогов прошло через вашу группу?

В.: Я думаю, около пятидесяти.

Кто ты  на сегодня?

В.: Ну, наверное, человек. Меня зовут Вика, я из Фрязино.

Поменялись ли музыкальные пристрастия и в какую сторону?

В.: Ну, да, кругозор расширился. Вобще, мой любимый исполнитель Rihanna. Но я люблю, как в фильмах: маленькие тусовочки дома, джаз, испанская музыка, я об этом очень мечтала, когда ехала в Европу. И получила! Естественно, музыку они слушают другую.

 Где была сложность во время обучения?

В.: Было много сложностей, мне кажется P.A.R.T.S. — это одна большая сложность.

 Какие предметы на твой взгляд можно было опустить из программы?

В.: Наверное, шиацу —  японский метод работы с телом, а-ля массаж, хотя я допускаю, что я ничего не поняла. Он был у нас раз в неделю по 4 часа. К концу, я перестала на него ходить, может быть, когда-нибудь я к этому приду.

Что такое на сегодня современный танец для тебя?

В.: То, что тебе интересно, не важно какая музыка, не важно какие движения, не важно какая идея.